Проблемы языка в памятниках патристики (в период Средневековья в Западной Европе) - окончание

Европа Средних веков не знала характерной для Нового времени дифференциации наук. Вряд ли вообще здесь можно говорить о науке в новоевропейском понимании слова — было нечто качественно иное. Вся сумма знаний о природе, обществе и мышлении существовала и развивалась в едином комплексе. Кроме того, наука этого времени никогда не осознавала себя самодовлеющей и самозаконной формой духовной деятельности человека, «фисика» не противостояла «метафисике», но была ее низшей частью, была интересна лишь постольку, поскольку способствовала выяснению и уяснению истин метафизических.

Пути и перепутья развития целого — средневековой теологии и философии — определяли пути развития и проблематику части — средневековой языковедческой мысли. Это и понятно: ведь «если в социально-экономическом плане особенности теоретической мысли средневековья главным образом зависели от феодального уклада жизни, то духовной силой, которая определяла в эпоху Средних веков как ценностные ориентации, так и регулятивные принципы знания, была христианская религия».

Хорошо известно, что средневековое (как и античное) языкознание было безымянным: термин «языкознание», «языковедение» или какой-либо аналогичный термин не существовал ни в античном, ни в средневековом мире, не было и самого понятия, как не было эстетики, психологии и других наук.

Мы говорим, что Древняя Греция — колыбель европейского языковедения, давно уже не называем этот период развития ненаучным или донаучным, исследуем лингвистические учения Демокрита, Платона. Аристотеля, Секста Эмпирика, хотя ни один из них, естественно, не может быть назван лингвистом. Не были лингвистами и Аврелий Августин, Григорий Нисский, Боэций, Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский, но история науки о языке немыслима без их трактатов, где дан подробный анализ проблем сущности и природы языка, происхождения языка, взаимосвязи языка и мышления, соотношении имени и именуемой реальности, природы языкового знака. История науки о языке началась уже тогда, когда еще не был вычленен ее предмет, когда никто не называл ее языковедением и когда языковедов еще не было.

Средневековые учения о языке по сути своей иные, чем учения Нового времени. Иными были побудительные мотивы обращения к языку, иными конечные выводы, которые делал мыслитель, — подчас они не имели никакого отношения к тому, что интересует языкознание сегодня. Поэтому исследователь неизбежно оказывается перед дилеммой: средневековые теории языка — неотъемлемая часть истории лингвистических учений, но они (как и античные теории) разработаны нелингвистами и с трудом подводятся под новоевропейское понимание науки. Вся теория языка определялась, так сказать, не внутренними, а внешними зависимостями, предмет языкознания не вычленялся, а растворялся в онтологии, гносеологии. Описывать эти учения можно только восстановив, хотя бы в наиболее существенных чертах, систему средневекового миропонимания, составной частью которой были учения о языке.

Бесспорно, античное и средневековое языковедение имеют много общих черт. Но между ними есть и существенные различия. В Древней Греции языковедение было частью философии и развивалось философами, в средневековой Европе и Византии оно стало частью теологии и развивалось теологами.

Наиболее важным отличием было не сужение сферы исследования, не ограничение языковедения грамматическим каноном, не стремление уклониться от решения кардинальных проблем философии языка (не было, пожалуй, ни одного аспекта общей теории, который теологи обошли своим вниманием), существеннейшим отличием было признание средневековыми мыслителями авторитета Откровения, зависимость их учений от христианской доктрины, от Писания и предания, чего не знали античные философы.

Истинность системы философа подтверждалась (в идеале) логической правильностью и непротиворечивостью исходных постулатов, свободно им избранных, и хода рассуждения. В патристике же любая спекулятивная система признавалась достоверной лишь в тех пределах, в которых она соответствовала априорно заданной, независимо от данного мыслителя возникшей и сложившейся системе миросозерцания.

Все, что противоречило ортодоксальной христианской доктрине, не входило гармоничной частью в целое, вносило разлад в незыблемый и прекрасный, по учению церкви, порядок, будь то в космосе или теории, что не находило себе прямого или косвенного подтверждения в Библии, безоговорочно отвергалось как «языческие бредни», «лжеименная мудрость», «нелепый домысел». «Заботящимся об искусственных способах доказательств достаточным для удостоверения кажется силлогизм, — писал один из самых образованных и авторитетных раннехристианских богословов Григорий Нисский, — а у нас [христиан] более достоверным, чем все искусственные выводы, признается то, что подтверждается священными учениями Писания».

А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон — История лингвистических учений — Л., 1985 г.